Варево
Февраль. Сумерки. Гарц.
Ели в ущелье стоят сонные, отяжелевшие от снега, словно скованные великаны. Тьма уже обняла стволы, поползла вниз, в долины. А здесь, высоко – каменная пустыня, облака и ветер.
Костер едва дышит. Ветер сбивает пламя, но если плеснуть на дрова виски из фляжки, то огонь ликует, как завсегдатай паба, засосавший первый стакан.
– Могла бы и по старинке: заклинанием.
Вот еще. Виски надежнее. Аква вита, так сказать.
– Котел, котел ставь, сестра.
читать дальшеКотел старинный, чугунный, прокоптился за века – не отчистишь. Вот так его, на прадедовский треножник. Теперь снег – но это уж забота младшей. Вон она трудится – споро нарезает деревянной лопатой пласты, на которые не ступали ни человек, ни зверь, ни птица. Самый правильный снег – самый дикий.
Котел наполнен. Снег тает, и капли с шипением скатываются вниз, в огонь. Три пары рук тянутся к пламени, согревают скрюченные пальцы.
Долины окутаны тьмой. Далеко-далеко видны огоньки. Горнолыжная база. Если старательно прислушаться, можно уловить отзвуки вечеринки. Караоке, горячее вино с корицей и апельсиновой цедрой. Стыдоба!
Котел мелко подрагивает, вода клокочет, исходя паром.
– Ну, сестры, пора.
Извлекаются бутыли и полотняные мешочки. Никакого богомерзкого пластика. Только натуральное сырье.
– Начали.
Сажа – основа любой мглы. Первосортная, с лондонской трубы времен королевы Виктории. Распускается в кипятке черными сгустками, и вода сразу мутнеет. Теперь, что? Слезливая тоска, конечно, отличная немецкая слезливая тоска гётевской эпохи. Помнится, стянули у студентика, зачитавшего до глазной красноты томик «Вертера». Спасли дурачка: выбросил книжку, ушел в торговцы бакалеей.
Что еще? Сомнения, ну да, те самые «быть или не быть». Совсем чуть-чуть урвали, откуда сомнения у средневекового принца Ютландии? Опиумные грезы, подкрашенные мерцанием умирающей надежды, плесень зависти, заботливо выращенная на светской хронике, бессонница, зачерпнутая в тридцати трех крупных городах.
И для вкуса – толику провинциальной русской скуки, настоянной на бездорожье.
Варево загустело, налилось тьмой. Пар ползет над горами, затягивает дальние огни пеленой. Крепкий пар, едкий, проникает в легкие, в мысли, в сердце.
– Готово, сестры.
– Совсем, как в былые времена! Помнишь, как для гламисского тана зелье варили?
– Для кавдорского!
– Для короля грядущего!
Три старухи сидят перед костром, смеются, пьют виски и смотрят, как пар смешивается с тучами и уносится прочь над сонной землей.
Настоящий февральский сумрак. Патентованный. Брокенский.